Тебе когда-нибудь снился настоящий кошмарный сон? Нет, не такой, когда ты просыпаешься, и всё вокруг совсем не так, как было в ужасном сне, а много, много лучше. Настоящий кошмарный сон - это когда просыпаешься, и, едва успел отдышаться, вдруг видишь, что всё гораздо хуже, чем было до просыпания. Опять дерёшься, прижатый к стене, опять тебя догоняют, заносят над тобой орудие убийства, и вот, наконец, снова просыпаешься. Не успел отдышаться, как видишь – нет, кошмар продолжается. И так по двадцать раз. Проснувшись в очередной раз, дрожишь от страха, что, может быть, ты всё ещё не проснулся до конца. Такой сон мне приснился впервые лет так двадцать тому назад, после того, как я увидел, что тот самый симпатичный и добрый Мухаммед, для которого я ходил по всем инстанциям, убеждая, что его надо оставить в нашей стране, хотя он и попал сюда не совсем законно, шествует вместе с другими турками в колонне демонстрантов, которая снова и снова кричит: «Ваша родина будет нашей! Ваша родина будет нашей!» Тогда я в ужасе подумал: „Вот она, чёрная неблагодарность. Вот чем они платят нам за наше гостеприимство“. А ночью мне впервые приснился настоящий кошмарный сон. Я заперся в небольшом чулане, а Мухаммед ломился ко мне, стараясь большим ножом взломать дверь. А я пытаясь его остановить, говорил: - Как тебе не стыдно, Мухаммед, я тебе помог остаться здесь, а ты теперь хочешь меня зарезать. - Мне нисколько не стыдно, - отвечал, тяжело дыша, Мухаммед, - ещё моим далёким предкам, потерпевшим поражение под Веной, один старый еврей предсказал, что мы вернёмся и всех перережем. И захватим не только Вену, но и все города Европы. И что мы не потеряем при этом ни одного солдата. Тогда все смеялись над ним, никто не хотел ему верить, его даже чуть не зарубили. Может, и зарубили бы, да он со страху сам помер. А вот теперь это время пришло. Сотни тысяч, миллионы наших живут уже не только в Вене, но и далеко за Веной, в Германии и в Голландии. И никто нас не трогает. Мы в открытую кричим, что Европа будет нашей, об этом пишут наши газеты, а нас даже не пытаются за это побить или посадить в тюрьму. Вы уже сдались. Вы уже не сопротивляетесь. Многие ваши добросердечные дураки, такие как ты, даже помогают нашим. Чтобы стать полными хозяевами в вашей стране, нам осталось только перерезать вас. В этот момент дверь кладовки поддалась, Мухаммед взмахнул надо мной ножом, но, к счастью, я тут же проснулся. Я находился на кухне, предо мной была буханка хлеба, тарелка с мясом, горячий чай. Всё было тихо. Я откусил хороший кусок мяса, запил чаем. Но не успел я как следует ощутить вкус чая, как раздался страшный удар и под дверь кухни просунулся плоский конец большой монтировки. Я закричал, бросился к окну. Но оно было высоко над землёй. А сзади уже трещала дверь и сквозь дверь доносился злой голос Мухаммеда и его приятелей. Я выскочил на балкон, перенёс ногу через железное ограждение… и в этот момент оно обломилось. Я с диким криком понёсся вниз, навстречу твёрдому асфальту. Я летел и летел, и ужас во мне всё нарастал… и тут я проснулся. Я был у себя на даче, светило вечернее солнце, приятная прохлада окружала меня. Пели птички. И вдруг свирепо залаяла огромная собака. Ограда, отделявшая меня от соседнего садового участка, стала падать, и собака бросилась на меня. У неё вместо морды было лицо Мухаммеда, вместо лап у неё были руки Мухаммеда, и в пасти, из которой сочилась слюна, были огромные волчьи клыки. Я бросился бежать вверх по неизвестно откуда взявшемуся склону, а сзади доносился издевательский крик Мухаммеда: - Мы вас всех, как зайцев, загоняем. Никуда от нас не уйдёте! Некуда! Ваша родина будет нашей! Собака совсем уже рядом, её зубы вонзаются мне в предплечье, в бок, хватают за ляжки, рвут живое мясо… И тут я снова просыпаюсь. Я лежу на дне лодки, и лодку тихонько сносит течением. Тёплая ночь. Надо мною сияют яркие звёзды. Благодать. Рядом сидит моя жена, держит мою руку в своей и тихонько гладит её. И вдруг она неожиданно говорит: - Не надо было тебе помогать Мухаммеду. А голос какой-то чужой, незнакомый. Я смотрю на неё, а это вовсе не моя жена, а сестра Мухаммеда, которая приехала позже его. - Всё будет наше, - говорит она. – И эта река, и эта лодка. Из реки высовывается огромная жилистая волосатая рука Мухаммеда, хватается за борт лодки. А его сестра обеими руками ухватила весло и замахивается на меня. Лодка почему-то встаёт на дыбки и я солдатиком соскальзываю в холодную воду… И снова просыпаюсь. Натерпелся я в ту ночь. Не знаю уже, сколько раз я просыпался во сне, пока не проснулся на самом деле. С Мухаммедом я дружить давно уже перестал. Когда я пытался пристыдить его за участие в той демонстрации, он презрительно сказал мне: - Таких дураков, как ты, в вашей стране много. Я стал рассказывать моим знакомым, каким я был опрометчивым, о том, что я верил, что турки могут нам быть друзьями, ведь когда-то они были нашими союзниками. Я стал всех предупреждать, что турки хотят стать хозяевами в нашем собственном доме. - Мало ли чего они хотят, - отвечали мне. – Наше правительство этого не допустит. А правительство допускает всё больше и больше. Сначала „зелёные“ протолкнули в парламент первого турка. Потом турки стали строить в Кёлне самую высокую мечеть в мире, выше знаменитого кёлнского собора. Потом стали требовать, чтобы и в нашей стране с их минаретов муэдзины могли призывать громогласно к молитве. Потом их газеты призвали сжечь дотла Вену, Берлин. Я стал слушать не только радио, но и читать газеты правых. Больше всего меня удивило, что в 2000 году, когда Шрёдер на всю страну призывал к восстанию „порядочных“, когда только и кричали о преследовании несчастных иностранцев, когда чёрному из Мозамбика поставили памятник, в том самом году, как я потом узнал, в нашей стране убили 11 (одиннадцать) иностранцев! Какой ужас, скажешь ты. И я тоже скажу: „Какой ужас!“ Потому что в том самом году «безобидные» иностранцы (иностранцы!) убили 1011 немцев! Повторяю – одну тысячу и одиннадцать коренных немцев. Почти в 100 раз больше, чем «злыми правыми» было убито иностранцев. Но об этом не говорилось ни по радио, ни по телевидению. Но зато и радио, и телевидение, и все газеты только и сообщали о правой опасности, о насилии правых. Об этом факте написала правая газета „Deutsche Stimme“, которая не может позволить себе соврать, потому что иначе её размажут по стене. Я стал читать известия, которые можно было найти в Интернете. И узнал, что из многих больших городов Европы коренные жители вынуждены бежать из-за хулиганского поведения иностранцев из Азии и Африки. Полиция или боится заступаться за коренных жителей, или им это запретили. Запретило то самое правительство, которое должно нас защищать. Свой дом, в котором растут твои дети, нельзя отдавать другому, даже частично. У него, у другого, тоже есть дети. Он заботится об их будущем, и он захочет весь твой дом оставить им. Или он сам, или его дети забудут о том, что этот дом был весь твоим и предназначался — для твоих детей. Из-за этого дома начнётся вражда, и твои дети могут остаться на улице, или даже погибнут. Хорош тот гость, который приходит один и ненадолго. Гость, который пришёл надолго, да ещё и привёл с собой всех своих родственников, опасный гость. Он в твоём доме захочет стать хозяином. Нашествие незваных гостей хуже нашествия врагов, ибо гостя нехорошо встречать с топором в руках. А когда же ты увидишь, что всё-таки надо браться за топор, может, уже будет поздно. Топор уже окажется в руках твоих „гостей“. За эти двадцать лет я уже много раз просыпался от того, что Мухаммед замахивался надо мной кривой турецкой саблей, на которой было написано: „За поражение под Веной“. И порою я думаю, что может быть мне всё ещё продолжает сниться тот самый кошмарный сон, что на самом деле я всё ещё не проснулся.
"Как тебе не стыдно, Мухаммед, я тебе помог остаться здесь, а ты теперь хочешь меня зарезать." :rofl: присниться же такое)
